Украина. Черкассы, 1935 год. Типичный довоенный двор.  Типичное довоенное детство. Вот девочка Катя – Екатерина Борисовна, вот мальчик Костя Онищенко – Костян, как его звали во дворе.  Ему 10 лет. Упрямый, изобретательный. Одно слово – атаман, дворовый заводила, которого уважали и старшие пацаны. 

    Прошло пять лет. На рассвете 22 июня 1941 года воздух наполнился гарью и дымом.  «Мессершмитты» разорвали ночную тишину мирных городов. Началась война. Ушли на фронт отцы и старшие братья, мальчишки помладше остались. Семья Кости Онищенко, как и многие другие, не успела эвакуироваться из Черкасс. В город вошли немцы. Детство закончилось. 

     Город запестрел приказами новых  «хозяев»: «За появление на улицах после 21 часа – расстрел. За неповиновение солдатам рейха – расстрел. За недоносительство – расстрел». Сначала немцы отправляли в Германию заводское оборудование, металл и хлеб, потом  украинский  чернозем стали вывозить на поля Австрии и Саксонии. После чернозема - людей. Фашисты прочесывали дома, отлавливали ребят и в товарных вагонах, забранных решетками, вывозили в Германию, в неволю.

     В одну из таких облав попал и Костя Онищенко. В апреле 1942 года его вместе с другими ребятами угнали в Германию. Он оказался в концлагере австрийского городка Линц, куда за свежим, здоровым людским товаром из России приезжали «оптовики» и как скот покупали пленников. 

     Их называли «товаром» и продавали на специализированных «невольничьих рынках». Покупатели осматривали «товар» придирчиво, заглядывали в зубы, ощупывали кости. Как же – деньги-то плачены.  За мальчика  - 11 марок, девочку  – 8.

     Один из «оптовиков» приобрел партию «славянских рабов» - 20 парней и девушек, среди которых был  и Костя Онищенко, а потом перепродал их немецкому помещику, который увез их на тракторном прицепе для скота в город Энс. 

     Эксплуатировали «рабов» нещадно: подъем в 4.30 утра, отбой  - в 23.00. Через неделю Костя заболел. Хозяин «орал, как ненормальный,  - вспомнит позже Костя.  – «Решетку» из пальцев показывал, мол, в концлагерь отправлю. И вдруг я улыбнулся: смешно было видеть, как немец бесится. Фрица это взбесило еще больше». Он бил Костю кулаками и плеткой так, что тот потерял сознание. А когда очнулся – заплакал: дома-то пальцем не трогали, а здесь больного избили. И тогда Костя решил бежать. Только вот куда – неизвестно. 

     Его товарищ по несчастью, паренек-чех, отдал Косте свои ботинки. Ребята собрали по щепотке соли, сахара и табака. И Костя бежал. Пробирался наугад, тайком, ночами. Не зная, в какой стороне его родина, его отчий дом. 

     Костю поймали. Жандармы, выяснив, что он русский, отправили парня в концлагерь, а оттуда -  в Австрию, на военные заводы, откуда еще никто не возвращался.

     В Вене их встречали охранники с собаками. Не сбежать? Кабы не так! Когда пленные, выходя из вагонов,  столпились на платформе, Костя нырнул под вагон, а оттуда – прыгнул на платформу уже трогавшегося с соседнего пути состава. Он добрался до России, но на границе его снова схватили и отправили в концлагерь в Бресте. 

     В 1981 году мы вместе с «Поиском-35» были в Брестской крепости и видели этот концлагерь, один из 67-ми концлагерей Белоруссии. Этот был тот самый, куда попал Костя, на территории бывших пороховых складов крепости. Вот воспоминания одного из узников того  концлагеря: «Стоял конец июля, самого зеленого месяца в России. А здесь, в концлагере, земля была черной: заключенные съели всю траву. Деревья, а их было немного, тоже стояли голые: пленники съели всю листву, обглодали всю кору на деревьях».

     В этом лагере, где оказался Костя, было 18 тысяч заключенных. Особенно много было женщин, детей и стариков. Военнопленных было совсем мало. Здесь кормили два раза в сутки: крошечный стаканчик с «супом», вонючей бурдой из свеклы, и буханка эрзац-хлеба  на десятерых. Хлеб был с опилками, и если его сразу не съесть, он превращался в камень. 

     Каждый день в лагере умирало до сотни заключенных. Трупы складывали в вырытые траншеи, засыпали опилками и известкой – и поджигали. Однажды в такую траншею попал и Костя: пленных заставляли утрамбовывать трупы. Многие не выдерживали и сходили с ума… «Я на всю жизнь запомнил молодого красивого парня Колю, скрипача Ленинградской филармонии,  - вспоминал спустя годы Константин Ерофеевич Онищенко. - Спустившись в траншею, он не выдержал, сошел с ума. И найдя обгорелую банку, он напялил ее себе на голову и стал прыгать и смеяться… Немцы любили отстреливать таких сумасшедших».

Бежать отсюда было не только невозможно, но и смертельно страшно. Как-то фашисты поймали двух военнопленных, собравшихся бежать. Их связали спиной к спине. Узников всего лагеря согнали смотреть на казнь. Польские жандармы насмерть забили беглецов досками с гвоздями из штакетника. «До сих пор,  - вспоминает Костя,  - у меня в ушах стоит душераздирающий крик этих людей». «Так будет с каждым, кто попытается бежать»,  - сказал комендант лагеря.

     Костя проплакал всю ночь. Забылся лишь под утро. Ему снился откос, по которому он бежал с мальчишками, запуская змея. Он проснулся, вытер рукавом мокрое лицо. «Мы -  не рабы! Рабы – не мы!» - повторял сквозь зубы парнишка, протискивая исхудавшее тело под колючей проволокой. Это был его последний, шестой побег.

     Наверное, Костя  действительно в рубашке родился. Недаром его там, во дворе, мальчишки называли Костян-везунчик. 

     На этот раз повезло окончательно. Он еще долго скитался по дорогам и еще не раз вспомнил добрым словом встреченного в концлагере земляка-тезку и девушку-медсестру, которые помогли выправить справку о том, что он болен. Сколько раз выручил его этот документ при полицейских проверках! Наконец, счастье улыбнулось Косте: он наткнулся на партизан отряда Петра Дубового. Здесь он встретил своего земляка из Черкасс, Костю Трубилина, который тоже бежал из австрийского плена.  Сдружились. Не раз вместе ходили на задания. Вместе провоевали до января 1944 года. А 7 января партизанский отряд Петра Дубового пошел на прорыв  навстречу наступающей Красной Армии. Отряд пробился ценой больших жертв. Среди погибших был и Костя Трубилин, который остался прикрывать партизан.

      Костя Онищенко остался жив. Вместе с партизанами он влился в ряды Красной Армии. Почти полтора года с упорными боями в составе 1-го Белорусского фронта продвигался на Запад. Строки «мы пол-Европы по-пластунски пропахали» - это и о нем, Константине Онищенко, который вместе с полковой разведкой дошел до Берлина. Там и встретил День Победы.

      После войны поступил, не раздумывая, в военное училище. Есть люди, которым просто идет их профессия. Так вот, Константину Онищенко к лицу не только военная форма. «Есть такая профессия – Родину защищать». Это и о нем, нашем герое, которому профессия офицера Советской Армии не только к лицу, но и по душе и по сердцу. Ей отдано 40 лет жизни. А вообще то, читатель в этом убедился, Костя вступил на военную тропу еще в 15 лет, потому что твердо усвоил истину: «Мы – не рабы! Рабы – не мы!»

      В 1967 году переехал в Куйбышев. Дослужился до полковника. Имел 22 правительственные награды. Константин Ерофеевич Онищенко, Костя, Костик, Костян, один из «ребят с нашего двора», запечатленный на фотографии, с которой и начался наш рассказ, фотографии, где рядом с Костей и братом та самая Катюша, Екатерина Борисовна Потапова, которая рассказала нам эту историю.

      Однажды под Новый год в ее квартире раздался звонок: неугомонный Костя Онищенко разыскал своих земляков. Он поддерживал друзей своего детства, помогал, чем мог. В 2011 году его не стало. 

     Недавно брат Екатерины Борисовны побывал на Украине, в Черкассах. Зашел в родной двор, с которым столько связано. Встретился с сестрой Кости Онищенко. Кстати, она тоже есть на этом фото.

     Ее судьба иная. Дожившая до преклонных лет, оболваненная современной профашистской пропагандой, которая так широко ведется на Украине, она говорит: «Это русские во всем виноваты». 

     Да, это мы, русские, виноваты , что до сих пор жива она, эта девочка с довоенной фотографии, что живы многие герои этой публикации, что смогли радоваться их дети и внуки, что жив, черт возьми, этот мир, который мы, русские, спасли ценой немыслимых жертв.

     Я задумываюсь о судьбе этой уже старой седой женщины, живущей на несчастной и многострадальной украинской земле, вспоминаю  о ее брате, прошедшем все круги ада, и спрашиваю себя: неужели действительно прав древний философ, утверждавший, что уроки истории заключаются в том, что никто не извлекает из них уроков?