Победа! Люди будут улыбаться, дарить цветы, а черно-оранжевые георгиевские ленточки будут развеваться на груди у каждого встречного, на антеннах автомобилей, на касках лихих байкеров  и детских колясках.

     Старые «копейки» и махонькие «окушки» горделиво понесут на стеклах весомое: «На Берлин!», а притихшие «мерсы» и прочие «марки» - благодарное «Спасибо деду за Победу!»

Будет праздник. Будут звенеть бокалы. Шампанское в шикарных ресторанах, веселых кафе, особняках и уютных «хрущевках» будет салютовать пробками в потолок, а мужчины хором петь:

     Но от Москвы до британских морей

    Красная Армия всех сильней.

    Победа!

     А где-то во дворах, за столиками под деревьями, нальют по 100 граммов «наркомовских», степенно опрокинут – за нашу Победу! – и душевно споют: «Давай закурим, товарищ, по одной…»

      И блюстители порядка, которые в этот день снова будут называться милиционерами, станут им улыбаться и делать вид, что никаких нарушений – и народ будет приветствовать это. Победа!

Будут звучать песни военных лет - песни дорог, тревог и – Победы.

       Это будет. Это обязательно будет. А пока у нас есть год, нет, уже 326 дней, чтобы мысленно, сердцем, смогли мы пройти по дорогам военных лет, по местам величайших сражений, по тихим заставам, поклониться – всей Памятью – скромным обелискам, что стоят в каждой российской деревушке: «Не вернувшимся с войны», поставить свечку, заказать сорокоуст по всем погибшим за нас, заслонившим нас собой. И, невзирая на политическое беспамятство европейцев, припасть сердцем к монументу в Трептов-парке в Германии, к памятнику «Алеше» в маленькой Болгарии, обелискам в Венгрии, Польше, Чехословакии…, зная и помня, что

В полях, за Вислой сонной,

Лежат в земле сырой

Сережка – с Малой Бронной

И Витька – с Моховой —

наши мальчики, наши отцы, наши деды, спасшие мир, спасшие жизнь, спасшие нас.

       За эти 326 дней мы расскажем вам о беспримерных подвигах – вспомним великие имена и неизвестных солдат, вспомним даты, вспомним лучшие песни и стихи военных лет и о войне. За эти 326 дней мы проживем четыре года – 1418 дней и ночей, вместивших Великую Отечественную войну.

       Мы хотим, чтобы вы, читатели, стали нашими союзниками. Возможно, вы вспомните потрясшие вас эпизоды этой войны, может, вы напомните нам лучшие страницы лучших книг о войне. А, может быть, вам есть что рассказать о войне, об участии в ней ваших близких; о поездках по героическим, священным для каждого русского человека местам.

     Приглашаем вас к сотрудничеству. Ждем вас, ваши письма и фото.

       От автора: «Я родилась в 45-ом. Но дату начала войны запомнила на всю жизнь. В нашем доме, в праздники, часто собирались офицеры, папины сослуживцы. Молодые, красивые, веселые, все в орденах и медалях – участники войны, победители. Пели много военных песен. А одна была особенная, на мотив «Синего платочка»:

22 июня, ровно в 4 часа,

Киев бомбили,

Нам объявили,

Что началась война…

      «Война началась внезапно. На рассвете пограничники, несущие службу в Волынском погранотряде, заметили на западе огромную черную тучу. Послышался приближающийся гул сотен тяжелых самолетов. Через минуту они пронеслись над нашей границей. А еще через минуту раздались страшные взрывы… Так началась война».

      Юлия Друнина, поэт, участник войны:

     «Было прекрасное раннее летнее утро. Мы расходились по домам после выпускного. Девочки в светлых платьях, с пиджаками на плечах, накинутых заботливыми ребятами. Мы смеялись и пели, строили планы. Пела душа. Было невыразимо хорошо. Мы еще не знали, что фашисты уже бомбят наши города и нашим планам не суждено будет сбыться».

Тот же двор.

Та же дверь.

Те же стены.

Так же дети бегут гуртом,

Та же самая «тетя Лена»

Суетится возле пальто.

В класс вошла.

За ту парту села,

Где училась я десять лет.

На доске написано мелом

«X + Y = Z».

Школьным вечером,

Хмурым летом,

Бросив книги и карандаш,

Встала девочка с парты этой

И шагнула в сырой блиндаж.

     З.И. Белова, колхозница с. Бригадировка:

    «Мы только под утро домой пришли. Днем в поле были, а вечером уходили гулять, почти до рассвета. Парни, девчонки. Песни пели под гармонь. Весело так было. А утром снова в поле. Часов в 10 подъехал бригадир и сказал, чтобы к 12 все были у сельсовета. Там мы узнали, что война началась».

      Председатель Совета Народных Комиссаров, нарком иностранных дел В.М. Молотов, 22 июня 1941г. 12.00 мск:

       «Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке наши города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас…

     Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством…

     Наше дело правое! Враг будет разбит. Победа будет за нами».

      Такого еще не было в истории. В первый же день фашисты бросили в сражения огромные силы: 70% всех дивизий, 75% орудий и минометов, 90% танков и боевых самолетов. Утром 22 июня миллионы солдат, десятки тысяч орудий, тысячи танков и самолетов одновременно открыли огонь и устремились на восток! Помимо приказа был и личный интерес: были обещаны обширные богатые земли, скот, рабы.

      План «Барбаросса» предусматривал в первых же пограничных боях сокрушить Красную Армию и через 3-6 недель завершить войну, оккупировав СССР до линии Архангельск – Волга.

На каждую погранзаставу отводилось полчаса. Но… гладко было на бумаге.

       Фашисты столкнулись с феноменом под названием «русский характер». Пограничники, вооруженные только стрелковым оружием и гранатами, били до зубов вооруженных фрицев, стояли насмерть. Благодаря им, первым встретившим врага, заставы стояли по 3-5 часов, а некоторые – недели, месяцы. И так было от Черного до Баренцева моря.

       Имена начальников погранзастав: А. Кижеватова, Ф.Морина, А. Лопатина, Н. Тарутина – золотом вписаны в народную память. Беспримерный подвиг защитников Брестской крепости стал символом стойкости и несгибаемости русского духа. «Умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина».

Эти надписи до сих пор можно прочитать на стенах Брестской твердыни.

       Более половины своих самолетов бросило фашистское командование на уничтожение советской авиации. Почти 1200 самолетов было потеряно нами в первый день войны.

      Враг завоевал господство в воздухе. Но и здесь произошел «облом». Несмотря на неожиданность нападения, многие советские летчики успели поднять свои машины в воздух. 22 июня они совершили более 6000 боевых вылетов и сбили 200 самолетов врага. А некоторые, израсходовав боезапас, шли на таран.

Одним из первых таранил фашистский «Хейнкель» лейтенант И. Иванов. Винтом своего И-16 он обрубил хвост немецкому стервятнику, и тот рухнул на землю.

       По два самолета сбили 22 июня летчики Л. Бушелин, А. Протасов, С. Тудимов, по три – А. Данилов, А. Мокляк.

      Таранили самолеты врага в первый день войны летчики Д. Кокорев, Е. Панфилов, Н. Игнатьев. А чуть позже страна узнает о подвигах Н. Гастелло и В. Талалихина.

       Немецкое командование рассчитывало массированным ударом покончить за один день с нашим Военно-Морским Флотом. На Североморск, Кронштадт, Ригу, Таллин, Севастополь беспрестанно сыпались тонны снарядов. Но наши моряки не были застигнуты врасплох. Заметив приближение врага, огонь открыли зенитные орудия Севастополя.

      Упали в море первые самолеты врага, а днем Черноморская авиация нанесла ответный удар по военно-морской базе Румынии Констанца.

      Не удалось врагу уничтожить и самый молодой Северный флот нашей страны.

      Самые ожесточенные бои развернулись на суше. Внезапность фашистского нападения сыграла свою роль: далеко не все сумели занять подготовленные рубежи обороны.

     Положение усугублялось отсутствием связи, нескоординированностью действий; зачастую на 5-6 фашистских дивизий приходилась одна-две наших, да еще и неполные. Приходилось отступать, но отступали с боями. Не просто сражались – дрались не на жизнь, а насмерть. 

Изведал враг в тот день немало,

 Что значит русский бой удалый…

И уже первый день войны заставил кого-то понять: у нас – не Европа. У нас будет по-другому.

        Так мог сказать о себе каждый из 4989 отрадненцев. Кроме имен и фамилий, рода занятий и профессий, у них есть еще звание – «Дети войны». Странное сочетание. А ведь именно оно передает тот ужас, ту бесчеловечность, что несет с собой война. Дети войны. Они не участники, они главные обвинители фашизма, они свидетели его преступлений.

      Когда мы говорим «дети», то память подсказывает ряд ассоциаций: солнце, цветы, небо, улыбки, игрушки. А дети войны знают другой ассоциативный ряд: слезы, бомбы, крики, голод, сиротство. И никогда не будет прощен тот, кто допустил войну к детям.

     «22 июня 1941 года я находилась в детском саду. Это было в Одессе. Мы, дети, вместе с воспитателями собирали каштаны и мастерили из них человечков. Вдруг раздался залп. Девочки сразу бросились в помещение и залезли под кровати. Потом стало тихо, и мы вышли. На улице мы увидели пушку, которая стреляла по самолету. Все небо было в разрывах. В этот же день за нами приехала «эмка» и стала вывозить детей.

     Началась эвакуация. У причала стоял теплоход «Грузия». Мы стали подниматься по трапу, как вдруг снова стали бомбить. Трап ходил ходуном, и вещи у многих людей падали в воду. Наконец, теплоход тронулся. В толчее я потеряла бабушку, но не растерялась, пошла ее искать и нашла.

Ночью теплоход подошел к пустынному берегу и высадил нас прямо на песок, а сам снова вернулся в Одессу.

     Через некоторое время подошел грузовой пароход и забрал нас. Качало страшно, многих тошнило, туалеты были всегда заняты. А потом мы долго ехали на грузовиках, на поезде и оказались в Средней Азии, в г. Андижане.

      Вскоре прямо у меня на глазах умерла одесская бабушка, а потом  и дядя. Меня взяла жена другого дяди, ушедшего на фронт. Так я попала в Ташкент, где проучилась 3 четверти в первом классе, а позже с другой бабушкой мы уехали в Куйбышев».

      «Мне было 8 лет, когда началась война. Я окончила первый класс. Всей семьей мы жили в Лахте, небольшом городке рядом с Ленинградом. Я хорошо помню светлый и солнечный день 22 июня. Из-за облаков появились самолеты. Они не стреляли, но шли так низко, что мы видели черные кресты на крыльях и ухмыляющиеся лица летчиков. «Это война», - сказал дедушка. И мы заплакали. 

         Мама ежедневно ездила на работу «в город», так мы называли Ленинград. А когда возвращалась, привозила овсянку и немного подсолнечного масла. Я съедала все это, а она гладила меня по голове и говорила, что все будет хорошо. Лишь позже я поняла, что это был ее паек. Голодали. Вы знаете, не дай Бог никому испытать это ощущение, когда постоянно хочется есть, а есть нечего, и вокруг бомбят и бомбят. В доме был запас соли, и дед менял его на подсолнечный жмых. Мы называли его «колбой» и ели его, точнее сосали: а он был как камень. А потом семья стала умирать. Сначала мы похоронили деда, потом двоюродную сестренку Симу, а в феврале 1942-го умерла мама. Я осталась одна, точнее, со мной постоянно были и голод, и бомбежка. Я потихоньку умирала. Спасли меня соседи, отвезя в детский дом. А 2 июля 1942 года по ладожской «дороге жизни» нас эвакуировали «на большую землю», в Горьковскую область. Я выжила».