Мое знакомство с Вениамином Максимовичем произошло в 2001 году, когда знатный мастер, отдавший бурению более сорока лет, выйдя на пенсию, вернулся в Отрадный. 

     Помню, как погожим летним днем поднялась на третий этаж дома на Первомайской и, задержав дыхание, нажала кнопку звонка. Дверь открыл улыбающийся человек с веселыми глазами – весь к тебе обращенный, словно хочет сказать: до чего ж хорошо, что повидались. Говорили тогда о том, чем Агафонов жил – бурении и буровиках.

     Вторая встреча была два года назад: Вениамин Максимович приехал в Отрадный из Новороссийска, куда перебрался поближе к детям и внукам. Где также без дела не сидел, а привычно трудился, помогая дочери строить дом. 

     Он вошел в редакцию, доброжелательный, неспешный, и тихим голосом повел рассказ о былом. Два часа Агафонов говорил не столько о типах станков, наклонном бурении, километрах пробуренных его бригадой пород (а ими можно несколько раз по экватору опоясать Землю), сколько о людях: «Сколько бы ни говорили о стечении обстоятельств, остаюсь при своем мнении – все начинается с людей… За долгую жизнь со многими сводила и разводила меня она, но мне везло на добрых людей…».

     Как ни поворачивай, Агафонов из удачливых: лауреат Государственной премии СССР, Герой Социалистического Труда, кавалер двух орденов Ленина, орденов Трудового Красного Знамени, Октябрьской Революции, Дружбы народов, почетный гражданин города Сургута, был депутатом Верховного Совета РСФСР 5-го созыва. Почетный нефтяник.

    Если не считать драмы, пережитой им в детстве, когда его отца, путевого обходчика Максима Васильевича, репрессировали по ложному доносу, и он отбыл свыше десяти лет на Колыме. В те давние годы нередко бывало, что только один росчерк пера безымянного злопыхателя делал честного человека вредителем и врагом. Сын запомнил его страдания и всю жизнь с презрением относился к нечистоплотным, завистливым людям. 

     А жили Агафоновы трудно: мама Евгения Артемьевна одна поднимала шестерых детей, и в 12 лет Вениамин уже работал подручным колхозного кузнеца. Научился варить косы, ковать детали для сеялок и плугов, заготавливать древесный уголь. Наставник трудолюбивого парнишки – непревзойденный специалист Фома Константинович Стрельников – заступился за него, когда сельских ребят поголовно отправляли в школу ФЗО. Он же избавил его и от прокурорского надзора. Днями сидел служивый в кузнице: «Сын политзаключенного. Мало ли что у него на уме». Не выдержали нервы у Стрельникова. Раскалил железяку и, «сдобрив» ее водой, - в топку… Приникшего было к теплу законника как ветром сдуло после «душа» из пара и раскаленной окалины.

     Но удача чаще всего приходит к сильным и талантливым. Вениамину не было и шестнадцати, когда он устроился буровым рабочим в бригаду Федосеева. На старом буровом станке «Франс», долотами «рыбий хвост», вручную, лопатами, кирками и ломами, копая котлованы и добывая глину, метр за метром вгрызались в землю буровики. А в бригаде добрая половина молодых и не очень женщин, мало что смыслящих в технике. 

     В непредсказуемом буровицком деле востребованы люди с развитым чувством ответственности, способные на самостоятельные решения. Таким был Вениамин Максимович. Вот один из эпизодов из практики молодого проходчика Агафонова: прихватило инструмент, а осенняя хлябь сделала буровую недосягаемой для конторских инженеров, и ему ничего не оставалось, как самостоятельно ликвидировать аварию. 

      Крепкого, умелого, богатырского роста парня приметил начальник Сергиевской нефтеразведки Н. И. Курышев, и уже через год он сдает экзамен на бурильщика, а  вскоре его назначают мастером. Но поработать с бригадой не пришлось. В 1952 году его призвали в армию, где после окончания авиационно-технического училища он служит механиком в эскадрильи истребителей. Умения и знания кузнеца и буровика пригодились в подготовке самолетов к полетам, а природная доскональность и дотошность обеспечили надежность сделанных им ремонтов. Ему предлагали остаться сверхсрочником, но он отказался. 

    И в 1955 году Вениамин уже в Отрадном, помбуром у мастера Райкова. До поры, пока директор конторы П.Ф. Маркухин не узнал о его работе в нефтеразведке: 

— Ты чего скрывал, что работал мастером?

— А меня никто не  спрашивал.

— Без разговоров принимай бригаду.

     Агафонов вновь удивил, как не единожды поражал своей сметливостью наставника-кузнеца, мастера Федосеева, командира эскадрильи. Теперь уже министра нефтяной промышленности СССР В.Д. Шашина. Вот как рассказал об этом он сам: «В Отрадный завезли штыревые долота, от которых отбивались все мастера: беззубые, мол, ковырять нечем. Маркухин отправил разработчиков ко мне: «Идите к Агафонову, он все новое любит». А мы как раз бурили на угленосную свиту, где практически с начала проходки упираешься в твердь шестнадцатиметровой толщины, и каждые пятнадцать метров требовалось новое долото. Ну я и пустил новшество в работу. Как по песчанику двинулись, за 45 минут прошли 16 метров! Узнав, что контора Курышева сдала штыревые в металлолом, я выменял их у мужиков за литр водки. Ими и установили новый скоростной рекорд».

      «Чудес не бывает!», - заявил тогда министр. Но пообщался с Агафоновым и приказал возобновить изготовление снятых с производства долот. А мастеру выделил из резерва ведомства новую «Волгу», чтобы тот при случае мог на ней и талевый канат на буровую привезти: старую-то машину он «добил», пока доставлял на ней материалы и запчасти.

      Для 60-х годов характерны революционные изменения в технике и технологии бурения. Впрочем, обратимся к воспоминаниям Вениамина Максимовича, опубликованным в 1966 году в «Волжской коммуне», в канун присвоения ему звания Героя Социалистического Труда: «Работая в бурении, я невольно вспоминаю слова моего учителя бурильщика дяди Мити. Он говорил тогда: «Постой, еще смеяться будешь тому, как мы одну скважину за два-три года проходили». Прав был мой старый учитель. Сейчас скважину мы проходим не за два года, а за два месяца. И не какие-нибудь мелкие «колодцы», а глубокие, девонские до трех тысяч метров. Летом наша бригада на проводке скважины № 187 Дмитриевской площади достигла коммерческой скорости 2212 метров на станок в месяц. Тем самым установлен всесоюзный рекорд в бурении. Глубина скважины 2990 метров, и пробурили мы ее за 41 день вместо 90 по графику…».

    Это особая статья в биографии Вениамина Максимовича. Вот что он рассказывал: «После присвоения звания меня вызвали в Куйбышев на выездную коллегию министерства с участием А.Н. Косыгина, В.И. Долгих, Байбакова, В.Д.Шашина, В.И. Муравленко. Пригласили меня к Косыгину. А он спрашивает:

— Выпьешь или ломаться будешь?

— Не откажусь.

— Давай еще по одной. И за дело: собирай бригаду, и в Усть-Балык. Неделю тебе на сборы. Если что не так, звони мне. 

    Мои мужики почти все согласились, только вот неприятный осадок остался, что не все в Отрадном меня поняли.  Не прихоть то была, а приказ. Я и Ивану Тимофеевичу Комарову об этом говорил».

     Это сейчас на месте рыбацкого поселка красивый Нефтеюганск, а тогда деревенька с десятком изб. Остановились отрадненские первопроходцы в бараке, и на первый «куст». Байбаков требовательно попросил: «Упади, но за полгода пять скважин пробури с одного места. Глубина каждой – 2100 метров».  

     Напряженно работали на освоении целого созвездия месторождений: Усть-Балыкского, Правдинского, Мамонтовского, Западно-Сургутского. Находились они на глубине 2000-2200 метров, а над ними – топи и болота, одним словом, царство Кощея. В бригаде уныние, надо что-то делать. Руководство даже предложило мастеру расформировать свой коллектив и дополнить бригаду теми, кто уже бурил в Сибири. Отказался Агафонов: «Вместе приехали, вместе и работать будем. Я никого в обиду не дам».

     В верхах обсуждали самые разные варианты бурения: от сооружения морских эстакад, как в Баку, до рытья каналов с перетаскиванием по ним установленных на баржи буровых от скважины к скважине. Выход нашли простой – отсыпка, создание искусственных островов. И бурение с них наклонно-направленных скважин. 

      Уже смонтированную для агафоновцев буровую пришлось переделать. Но и эта внеплановая работа не помешала им быстро набрать темп и выполнить задание. За квартал.  Тогда первую вертикальную построили за 20 дней, следующую, уже наклонную, - за 13. Пять скважин, с ускорением, 209  процентов плана. Вызов в Москву, разговор и слова мастера, вначале воспринятые Косыгиным как фантазия перовского охотника на привале: «Сейчас 10  скважин с одного места бурим, придет время и 30 сможем». 

Уже в 1969 году коллектив завоевал звание «Лучшая бригада Министерства нефтяной промышленности». И, начав в Сибири с 60-ти тысяч метров проходки в год, увеличили ее до 70-ти, затем взяли рубеж в 80 тысяч метров. 

     Как работается на Севере? Болота, дорог нет. Трубовозы по полтора-два километра трубы не довозят до буровой. Их тракторами волоком на подсанках таскали. Зимой – пятидесяти градусные морозы с ветрами. Металл не выдерживал: от легкого удара разлетался как стекло. Летом – жара, высокая влажность, недостаток кислорода, мошка, гнус.

     Если сравнить с бурением на Средней Волге, то у нас можно работать размеренно, геологический разрез позволяет держаться стенкам скважины. В Сибири – нет. Один пример из практики Агафонова: чтобы пробурить скважину глубиной 3 200 метров, необходимо было затратить 280 долот, а в Нефтеюганске на это уходило 15-20. Разница огромная. Стенки скважины долго не могут стоять. Они насыщаются фильтратом, а затем просто рушатся, и ствол теряется. 

    И только высокие скорости позволяют пробурить качественную скважину. Перевели бурение на электропривод, переставили вышки на железнодорожные основания, число скважин в кусте довели до 16 и даже и до 24. Новое задание министерства – разбуривание уникального Федоровского месторождения (таких лишь два в мире) под Нефтеюганском. Нефть, добываемая из него, из-под толщ зеленой глины, идет на авиационное топливо. 

     Вениамин Максимович с улыбкой подытожил: «Нужно немного. Точность, аккуратность, дисциплина; использовать раствор, приготовленный по всем предписанным параметрам. Долото менять в тот момент, когда требуется, не поддаваясь соблазну дотянуть до конца вахты, но и не торопиться, стараясь вырвать лишние метры…».  

     — И какой же навар? —  с долей недоверия спрашивали отдельные буровики. А такой: увеличение скважин в кусте повысило загруженность буровых бригад в полтора-два раза, расчленение буровой при переезде на крупные блоки плюс электрификация принесли сотни тысяч рублей экономии. И, разумеется, хорошую зарплату. 

     Что стояло за рекордами бригады? В первую очередь, коллективный труд. Бурильщики Н.Рубцов, И.Шабанов, С.Салов, П.Евтушенко были настоящими ассами. В бригаде царила атмосфера доброжелательности. Попасть к Агафонову и помбуру было сложно, а бурильщику вообще невозможно: люди работали годами, давно сформировались как бурильщики, но из бригады не уходили. Гордились тем, что они – «агафоновские». О своем кредо руководителя В.М. Агафонов: «Я в своей жизни ни на кого голоса не повысил.  Доброе слово, внимание и вместе  с тем взаимная требовательность обеспечат стопроцентный человеческий вклад в дело. Да, у нас в бригаде было как в семье, в которой дети, и повзрослев, стремятся быть рядом со старшими».

     Ворчали соперники: «Вот приехали герои сюда, им новое оборудование, а нам…». А эти герои Агафонова стоявшую в аварии полтора года скважину, которую до них пытались запустить четыре бригады, вывели в действующие за неделю!

     Много чему научил агофоновцев север. Отрадненцев ценили, у них учились, им завидовали. А они не забывали о городе, давшем им путевку в большую нефть. Нефтяное сообщество СССР да и вся страна следила за тем, как соревновались знатные герои-мастера – Иван Григорьевич Феклов и Вениамин Максимович Агафонов. 

     Возражал завистникам Муравленко: «Вы не можете того, что умеет Агафонов. Я ему доверяю». С гордостью вспоминал  Вениамин Максимович о том, что в его бригаде начинали рядовыми помбурами сыновья Муравленко, Шашина. Ему доверяли воспитание своих детей известные всей стране люди.

     Курышев ценил Агафонова за надежность, Маркухин — за интерес к новому, Шашин, Муравленко — за талант буровика, знающего «самочувствие» самой капризной скважины, за обязательность. Жена летчика, которому он спас жизнь, когда по поднятой Вениамином тревоге остановили взлет истребителя, - за заботу и внимание к людям. За это же его благодарил командир эскадрильи, когда во время учений стран Варшавского договора Агафонов уговорил техников лететь в Польшу без парашютов: снабженцы «проворонили», а командиру уже готовили направление в академию. «Если не полетим, то Зосиме не учиться. Зачем же жизнь человеку ломать?!» - сказал он тогда своим товарищам по службе. 

     Скольким он помог то привезти лекарство из Москвы, то пробить квартиру, то подготовить новогодние подарки детям. Даже взять вопрос с поварами. Хоть и работали они в бригаде, но зарплата их была намного ниже.

     - В бригаде у нас было три поварихи, тетя Тоня и две девчушки из Украины – Надя и Галя, - вспоминал Вениамин Максимович. – Как их поощрить? Узнал, что у Надежды скоро день рождения, осторожненько выяснил размер обуви, пошел в ОРС. Объяснил, что мне нужны хорошие женские сапоги. И потом, когда поздравляли всей бригадой девушку с ее праздником, на душе у всех посветлело.

     Никогда не забывал Агафонов своих первых учителей и наставников. Когда у Павла Федоровича Маркухина был юбилей, то многие забыли об этом. Но не Вениамин Максимович. Раздобыл он великолепные унты на собачьем меху, приехал в Отрадный и поздравил его. Тот чуть не расплакался: «Веня, ты единственный, кто обо мне вспомнил. Остальным как-то все некогда».

     Вот из таких, казалось бы, мелочей складывается жизнь. Феномен Вениамина Максимовича в том, что он был человеком с большой буквы. Настоящим человеком. Думается, самое страшное в смерти — беспамятство, молчание. Человеку нужна уверенность, что начатое им закончат. Что сделанное им запомнят. Это вид бессмертия: делами и детьми он продолжает себя среди живущих. В это мы верим…