Это было 30 декабря 1941 года, в разгар контрнаступления под Москвой. На подмосковной станице  Лосиноостровская взлетел на воздух воинский эшелон №47045, который вез на фронт  18-ю воздушно-десантную бригаду. Это был единственный случай, когда фактически одним взрывом оказалось уничтожено целое воинское соединение. И не где-нибудь, а в двух шагах от столицы. Неудивительно, что оставшихся в живых, израненных, без документов, поспешили объявить без вести пропавшими.

     21 июня 1941 у них был выпускной. Одевали все самое лучшее. Коле Ивину мать приготовила отцов пиджак, погладила рубашку: фотографировались на выпускное фото. А утром 22 июня в этих же праздничных нарядах всем классом пошли в областной драмтеатр смотреть пьесу М. Горького «Семья Ковровых». В разгар спектакля на сцену вышел режиссер и сказал: «Ребята, спектакля не будет. Война».

Всем классом двинулись в военкомат. Но с ними даже разговаривать не стали: ребятам было по 17 лет. Военком объяснил, что они сейчас позарез нужны на заводах – мобилизовали много рабочих. «Настанет и ваш черед», – успокоил он ребят. А 15 октября на электростанцию, где работал Николай Ивин, прибежала бабушка: «Коленька, тебе повестка». Черед настал.

     Собирали всем миром. Мать шила вещмешок, соседка тетя Маруся напекла «сдобнушек», кто-то принес свое пальто. Отец отдал фуражку. А вот обуть было нечего. Спасибо другу Лешке Зотову – приволок свои ботинки. «Тебе, – говорит, – нужнее».

      Всей семьей отправились на сборный пункт. А там плач, крик, гармошка душу разрывает. Развели по вагонам, дали свисток и отправили в неизвестность. На каждой станции подсаживались новые мобилизованные. Почти все были ровесниками Николая – 1923 года рождения – самого трагического года. Всех, кому «повезло» родиться в том году, после войны называли «однопроцентниками». Потому что по статистике только одному проценту из них суждено было дожить до Победы. Однако ехали, как выяснилось, не на фронт. Эшелон остановился в степи. Приказали строиться и повели в большую деревню. До войны в этой оренбургской деревне жили поволжские немцы. Их выселили еще в августе. Ребят разместили в «русской» стороне деревни, а на утро приказали убрать из церкви мешки с просом, сделать нары, превратив храм в подобие казармы. Сколотили нары, стали жить.

    Утром построение – и шагом марш на колхозное поле собирать колоски. На следующий день – арбузы. Кроме арбузов есть было нечего. Один из сельчан держал бычков. Колхозное начальство приказало зарезать одного и накормить мобилизованных. Стали немного приходить в себя с голодухи.

     Через неделю объявили, что призывники теперь являются 3-й ротой 4-го батальона 18-й воздушно-десантной бригады. Представили командира батальона лейтенанта Андреева и командира роты Емельянова.

     К этому времени «десантники» уже стоптали ботинки, пообносились, пооборвались. А надеть нечего было: все еще не было ни формы, ни оружия. Зато принесли парашют. Для изучения. Комбат говорил: «Вы теперь парашютисты.  Будем учиться прыгать». Сколотили десятиметровую  вышку для прыжков, подстелили внизу соломы и шелухи, чтобы ноги не поломать, – и давай, слева по одному.

     Вскоре ударили морозы. Слушая в деревне радио, узнали, что под Москвой идут жестокие бои: началось контрнаступление.  В соседнем селе Дьяковке появились люди, вышедшие из окружения. Голодные, оборванные, они лазили по огородам, выкапывая полумерзлую свеклу.

     В середине декабря призывников подняли, повели строем на станцию. Ни формы, ни оружия не выдали. По дороге получили обмотки. Их замотали вокруг ног проволокой вместо ботинок, потому что идти было не в чем. А снег уже лежал. Сели в теплушки и с бравыми песнями доехали до Саратова. А там навстречу санитарный эшелон с ранеными из-под Москвы. Глядя на безруких и безногих солдат в окровавленных бинтах, ребята впервые увидели, что такое война. И до Москвы уже не пели. 

     Состав добрался до станции Ртищево, что под Москвой. Ребят переодели. Выдали шинели, ремни, шапки-ушанки. Настроение поднялось сразу.  Растянули гармошку, стали орать бравые песни. И никто не знал, что многим из них осталось жить несколько часов. А они не то что повоевать – ни одного выстрела сделать не успели. И семнадцатилетний Коля Ивин, доживший до дня Победы, стал единственным  свидетелем гибели своей 18-ой Воздушно-десантной бригады.